Воспоминания участника войны с белофиннами Андриевского Захария Германовича (переписка с исследователем)

21.11.1990г.

Здравствуйте, уважаемый товарищ Степаков В.Н.!

Сегодня прочитал в Городской газете «Знамя Коммуны» Отзовитесь тов. ветераны Советско-Финской войны. Я тоже имею некоторое отношение к этим событиям. Принимал участие в боях в составе 42 СД 455 СП с 18 февраля 1940г. по 12 марта 1940г. В районе «Койвисто» в бою был ранен в ногу, а ночью на 13 марта узнал, что 13 марта будет заключен мир. Лечился в эвакогоспитале 1079 г. Иваново-Вознесенске, по излечению продолжал службу до 1955 года. С первого дня начала войны и до 9 мая 1945 г., принимал участие в боях, был ранен и контужен дважды. От рядового до капитана прошел службу в рядах вооруженных сил. Инвалид Отечественной войны 2 группы.

Товарищ Степаков!

Если Вас что-то интересует, напишите, отвечу!

С уважением, З. Г. Андриевский

Уроженец я Винницкой обл., Ямпольского р-на села Михайловка, украинец, родители крестьяне – отец с семьей высокий пост в селе занимал – председателя колхоза и с/совета, член КПСС с 1927 года… Я, как и мои родственники, был пионером, комсомольцем, член КПСС с ноября 1942 года, а рождения 1918 года. По окончании школы в селе 7 классов, уехал в Московскую область станция Куровская, где поступил в школу ФЗУ текстильного комбината. Уехал из села в 1932 году. В ФЗУ учился на ткача с 1 января 1933г. по июнь 1934 года, по окончании ФЗУ направлен на работу в дер. Новинскую на ткацко-отделочную фабрику – работал ткачем на ткацких станках. В 1935 г. стал первым стахановцем фабрики, ездил на счет в Москву принимал нас стахановцев в ВЦСЛС Шверник, наградили грамотой и 500 рублей премии. В 1936 году – был направлен на курсы мастеров Социалистического труда, которые окончил в июле 1937 г по специальности пом. мастера ткацкой фабрики, возвратившись на фабрику, возглавил комсомольско-молодежную бригаду, план систематически перевыполнили. Моя фотография была помещена на доску почета. К военной службе готовились в кружках ОСОАвиаХима, изучали оружие, сдавали нормы ГТО, ПВХО, ГСО и получил знак «Ворошиловский стрелок». 22 сентября 1939 г. призвали в армию, но со сборного пункта вернули – до особого позже я узнал, что команда, в которую я был зачислен, отправилась на пограничную заставу г. Чита керченский завод, а меня отчислили по причине того, что прислали справку из родного села, о том, что мой дядя – муж сестры моей матери был выслан в Сибирь так как, его задержали пограничники заставы нашего села, которое расположено на р. Днестр. При попытке перейти на лодке на правый берег реки – где в то время была Румынская территория – Бессарабия. Я после войны дядю спрашивал об этом, он сказал, что было такое дело – он хотел навестить родственников, которые там проживали. Дядя всю войну начиная с октября 1941 г. находился в действующей армии – 16, а после в хоззаводе при генерале Рокоссовском, дядя был хорошим портным. Возвратившись 22 сентября 1939 г. с военкомата, я вновь начал работать, но долго не задержался по статье до особого. Началась финская компания. И меня, как и многих ребят Куровского района Московской области, призвали в армию 2 декабря 1939 года. Среди призванных были Коршунов, учитель Рощин, Бахтов и др. фамилий не помню, так как со своей фабрики призван был я один, остальные с семьей Куровского района. До Москвы ехали с района человек – 100, сопровождали нас «покупатели» военные, я до сих пор помню мл. л-та Александрова, командира отделения Степанова/ он был приписной родом из Пскова. Маршрут – куда мы должны ехать держали в секрете, не то что сейчас. В Москве на сборном пункте «Красной Пресне». Нас помыли, прошли санобработку. Вечером разместили в товарные вагоны на какой-то станции вблизи Москвы, и под утро поезд двинулся. В вагоне разместились на деревянных нарах, кормились своими запасами. А у многих были сумки полны, сала, мяса, яиц, пирогов, самогон, водка, на станциях долго стояли в тупиках, на остановках. Выбегали с вагонов по естественным надобностям и на базарчики. Увидя нас, женщины, торгующие молоком, огурцами солеными и другой снедью, убегали, видимо наш эшелон не первый шел через их станции и отдельные призывники брали с прилавков все что попадет под руку и не платили, а некоторые правда не успевали расплатиться, так как подавались гудки паровоза к отправке. На второй день наш эшелон остановился в Бологое, тут только мы узнали, что едем в сторону Ленинграда и очевидно попадем в действующую армию, да и здесь стоял и санитарный состав, и состав с молодыми солдатами, мобилизованными с запаса кажется с Украины. Нам начальник поезда приказал собраться и выйти на построение с вещами. Нас отвели на пересыльный пункт, хорошо покормили, распределили по командам, и вечером сели в пригородный поезд до станции Угловка, там пересели на поезд до ст. Боровичи. Утром уже были в Боровичах, нас построили, а было нас человек 200 и повели в баню, где мы помылись, кое-кого подстригли так как были отдельные еще не стриженные.

5 стр

Старшина нашей Роты, как нам объявили, привез обмундирование, всех нас переодели, я никак не мог подобрать себе шинель, так как был ростом мал 165 см, после шинель подрезаю, переодевшись мы не узнавали себя и ребят, вертелись перед трюмо, смотрели как выглядим в военной форме. Наши вещи связали в узлы и увезли в какой-то склад. После этого нас построили и объявили что мы прибыли в 32 зап. стр. полк, а он разместился не загородом. Я попал в 4 роту, командиром взвода был мл. л-т Александров, который нас сопровождал, в нашу роту попал также сержант Степанов, видимо, они за нами специально были посланы командованием. Пришли в военный городок, а в городке казармы все заняты, но для нас подготовлены какие-то складские помещения-кирпичные, окна высоко под потолком и с решетками, в помещении буржуйки (печи железные). Новые деревянные нары, но матрасов и постельных принадлежностей ещё нет, но к вечеру получили белье, старшина показал, как заправлять постель, как мотать обмотки, ибо нам выдали ботинки. И началась моя служба в 32 З.С.П. Строевые занятия каждый день, изучение материальной части винтовки, СВТ, ручного пулемета, морозы в ту зиму были сильные, а нас на обед возили в гимнастерках. Да еще по несколько раз возвращали строем, старшина роты учил уму разуму, как вести себя в строю, вне строя и т.д. и т.п. В те годы служба в армии была почетной и всеми уважаемой, молодые парни шли в армию с великим удовольствием, я тоже очень желал служить. Выдали нам лыжи, винтовки, противогазы, начались марш броски на лыжах из военного городка в какую-то деревню, что за рекой Мста. В период перекура ходили в магазин сельпо, покупали пряники, конфеты-подушечки, деньги у всех были, так как ребята все рабочие. В начале января в торжественной обстановке мы приняли присягу, обед был усиленный с компотом. На второй день нас выстроили и повели на полигон, а на полигоне показывали всю военную технику вплоть до танка, стрельбу из пушек, винтовок, пулеметов, трассирующими пулями, зрелище для меня и всех, кто был на смотре прекрасное. Я стоял и думал, что армия наша при наличии такого оружия непобедима. После принятия присяги отобрали из роты нескольких человек в полковую школу, а меня послали на курсы снайперов. Эти курсы находились в самом городе в одной из средних школ. А недалеко был военный госпиталь, несколько раз ходил в караул по охране госпиталя. Поговаривали чтобы мы были более бдительными на посту, так как в госпитале лечились белофинны раненные и один из них ранил кинжалом медсестру. Весь январь месяц из полка отправлялись маршевые роты на фронт и белофиннами. На курсах я изучил оптический прицел и винтовку, несколько раз стрелял и не плохо. Был уверен я, по окончании курсов меня пошлют на фронт снайпером. По окончании курсов вернулся в роту, а дня через два была сформирована маршевая рота, куда и я попал и отправлен на пересыльный пункт ст. Куаакола — ныне Репино. При выгрузке из эшелона на станцию налетел финский единственный самолет, нам крикнули воздух и приказали с платформы убегать в лес, что мы и сделали.

С самолета были сброшены несколько мелких бомб, которые упали рядом с эшелоном, кто-то был ранен. Здесь мы в каком-то полку — кажется запасном, начали заниматься боевой подготовкой, жили в палатках, кушали с походных кухонь. Ходили в полевой караул – где-то на окраине этого финского поселка. Однажды посетили какую-то выставочную-художественную мастерскую, нам сказали, что здесь жил и творил русский художник И. Репин. Через несколько дней мы маршем отправились ближе к передовой. В город Териоки – ныне Зеленогорск (я в 1985г. был в санатории там). Здесь я узнал, что мы находимся на Карельском перешейке, а есть еще направление Петрозаводское. Командир роты рассказал нам, что финны якобы напали на нас и мы вынуждены вступить с ними в войну. Позже я конечно узнал, что нашей стране (в связи с тем, что надвигались события Великой войны, нам необходимо было отодвинуть границу с финнами подальше от Ленинграда, колыбели революции, ведь правительство наше давало финнам территорию в несколько раз больше, чем Карельский перешеек, где-то на севере, но финны отказались).

История подтвердила, что занятый нами Карельский перешеек сыграл большую роль в годы ВОВ, в дни блокады. Если бы не эта территория, Ленинград был бы еще больше блокирован и страшно сказать чем бы это все кончилось. С 18 февраля и по 12 марта наша рота находилась в запасном полку 42 СД, несли караульную службу, готовились к боям. Почти через день ходили в полевой караул – сторожевое охранение в лесу за городом сторожевое охранение и кажется – городом на Койвистских островах (точно не помню) это надо в архиве уточнить маршрут – боевой путь 42 СД на Карельском перешейке. Однажды находясь в карауле – часовым и подчаском, меня сменили и разводящий привел нас в караульное помещение – которое находилось в каком-то деревянном сарае, без света в темноте, разрядив винтовки – легли на пол отдохнуть, не успел я уснуть как прибыло с поста ещё двое солдат. Разрядив винтовки, один из них, фамилия его Славнов из приписных, да ещё отбывавший срок заключения, винтовку при разрядке повернул в сторону, где мы отдыхали. Видимо, думал, что в магазине нет патронов, спустил курок и выстрелил. Я от этого выстрела проснулся, в правом ухе звон, шум, оказывается пуля пробила мне шапку и прошла мимо уха в пол, от смерти я был в нескольких миллиметрах. Все это я узнал, когда н-к караула зашел с фонарем и начал выяснять причину. Все мне говорили, что я родился в рубашке (счастливчик). Славнову ничего не было, кроме выговора. Рота наша находилась в резерве 455 СП. 11 марта нам объявили, что идем на пополнение в батальон, который расположен на передовой в 600-800 метров от обороны финнов, на берегу какого-то озера. Прибыли мы в батальон к вечеру, нас разместили в стеклянных теплицах, где топились буржуйки, был едкий дым. На земле валялось мыло, бумаги – голубой, а в углу целый рулон-катушка. Покушали мы лапши с мясом, дали нам по шкалику водки. Объявили, чтобы мы отдыхали, написали письма родным и близким, так как завтра, часов 10-11 мы пойдем на пополнение батальона, который в составе 455 полка будет наступать через озеро, чтобы выбить оттуда финнов, которые там закрепились и наши не смогли их разгромить, атакуя их уже несколько раз. В теплице едкий дым, светит фонарь, слышны где-то взрывы мин или снарядов, очереди стрельбы из ручного оружия, а тогда были винтовки 15 зарядные – Симонова. Всю ночь я, как и мои товарищи, лежал многое передумал, вспоминал свою жизнь, родных, товарищей по школе, селу, ФЗУ, и думал, чем же для меня закончится первый наступающий бой, со слезами на глазах вспоминал девушку, которую оставил, придется ли встретиться и сбудется ли наша мечта пожениться и т.д. Написал несколько трехугольников – писем, другу невесте, отцу и еще кому-то. Вот уже и утро, кое как умылись снегом, кое кто побрился, позавтракали плотно, выпили по шкалику водки, перекурили. Построили нас, объявили, чтобы мы сдали парт. и ком. билеты, деньги и свои ранцы, так как у нас были ранцы вместо вещмешков, они очень удобные, кожаные, даже с шерстью. В ранце запасное белье, полотенце, зеркало, привязаны к нему ботинки, так как нам выдали валенки. Всех нас переписали с адресами домашними. Прибыл какой-то мл. политрук- еврей и собрал – парт. и ком. билеты, деньги и другие ценные бумаги и т.д. Я не сдал ни ком билета, ни денег, а деньги у меня были – рублей 180, а не сдал я потому что меня все время точила мысль в голове, а вдруг меня не убьют, а ранят, или я живой останусь, так мне деньги пригодятся на всякий случай. Некоторые солдаты тоже не сдали документов. Ранец я сдал, а зеркало, бритву, кусочек мыла, полотенце положил в противогаз. Так я больше своего ранца и не видел. После этого нас привели ближе к передовой, распределили по взводам и отделениям. Меня так никто и не спросил, что я снайпер, видимо командирам было не до этого. Меня назначили вторым номером к пулемету- Дегтярева, дали два диска с патронами. Поставили взводу, отдельно задачу, меня предупредили что я на случай, если выйдет из строя ком. отделения, я остаюсь за него. Заняли мы рубеж для атаки, впереди метров 30-40 кустарник, а там снежное поле – вернее лед озера, а там дальше – опушка леса и какие-то строения. Началась артподготовка, через нас полетели снаряды в сторону обороняющихся финнов, они ответили тем же, появились у нас раненые и убитые. И вот команда – вперед. Мы перебежками прошли метров 40 к обрыву и залегли, дальше не пошли, несколько раз мл. л-т командир взвода – фамилии не помню, подымал нас в атаку, но никто не подымался, видимо боятся солдаты перебегать по открытой местности, мой командир отделения ранен. Вот еще команда вперед. Я подымаюсь первый и кричу отделению «за мной», иду впереди, а мы были в белых маскировочных халатах, прошли метров 100 от берега в цепи рот-бега и вдруг меня что-то ударило в ногу, от чего я упал, мне обожгло ногу, батальон продолжил наступление, а я как и другие остался на озере, где разорвалось несколько мин или снарядов, лед пробило, выступила в отдельных местах вода, сверху идет снег. Я в снегу повернулся в сторону, откуда наступали и начал ползти. Начало темнеть. Я начал кричать, думал, что может кто будет по близости, но никого нет, ползу, а сзади кровавый след от ноги, на моем пути в снегу уже окоченевший труп – солдата убитого. Я его обогнул и пополз дальше. Стало тихо. Стрельба прекратилась, видимо, наши заняли поселок и укрепились. Не вдалеке от меня слышны разговоры, что кто-то идет туда и обратно. Я убедился, что это русские и начал кричать – «помогите», и вот ко мне подошли, светя фонариком, двое. Старшина усатый и солдат с волокушами – это такие самодельные сани – санитарные, положили меня в санки и потянули в сторону откуда мы наступали. Привезли меня, сняли и привели в какой-то погреб, так оказывается разместился полевой лазарет, когда я вошел туда, то увидел, что там лежат на бумаге на полу десятки раненных солдат – командиров, охают, пахнет кровью и дымом от печки, людей. Меня подвели к сидящему за самодельным столиком врачу женщине – с одной шпалой – позже я узнал, что это врач 3 ранга, санитары разрезали мне валенок, распороли (…..) и ватные брюки, сняли валенок, весь в крови и портянку. Врач осмотрела и приказала дать мне стакан водки, для того чтобы была меньше боль при оказании помощи. Ранен я был с ступлю левой ноги насквозь. Она вставила фитиль-(ревапольный) перевязала и отнесли меня в угол погреба на пол, где я полупьяный начал дремать. Было уже поздно – времени никто не знал, часы были тогда редкостью. Вдруг заходит врач и говорит «приготовьтесь к эвакуации в медсанбат, вас повезут на санях», а я, упираясь на костыль, вышел сам, рассадили нас на двух санях и повезли в медсанбат 42 СД, это где-то в 10-12 км от передовой. По пути – лесом нам встретились два солдата верхом на лошадях, которые заявили, что они едут в полк с большой новостью, а именно завтра 13 марта 1940 г. в 12:00 будет заключено перемирие и войне конец. Я, да и мои товарищи не могли поверить, что конец боям. Нам не верилось, что все кончилось миром, не будут больше погибать наши люди, ведь солдатами были не только мы, молодые не женатые, но и пожилые – имеющие жен и детей. Никак не верилось, что вот только был бой и вдруг все закончится. Приняли нас в медсанбат – № 43. Размещался он в каком-то населенном пункте в брезентовых палатках, там было тепло, чисто. Приняли нас там, покормили, разместили, многие не спят, взволнованы – радостью о перемирии. Поспал я, умылся, покормили завтраком, я опять прилег, время идет медленно. Но вот 12 часов дня. Перестали стрелять пушки, кое где слышны последние очереди из пулеметов. Вдруг у нас около палаток слышны выстрелы командиров и солдат, это они салютуютконец конфликта. Вот и вся моя одиссея фронтовая на Карельском перешейке, после лечения в госпитале в г. Иваново-Вознесенске до 1 мая 1940 г. А дальше, продолжал службу в Сов. Армии, дважды еще ранен был. Начал войну 22 июня в Бессарабии бывшей на реке Прут, а закончил в Болгарии и Румынии в звании лейтенанта. Зам полит роты, комсорг. Службу продолжал до декабря 1955 года. В 1947-48 учился в Ленинграде на курсах усовершенствования политработников при Военно-политическом училище им. Энгельса на Первой Съездовской Васильевского острова. Последняя должность в армии – старший инструктор политотдела дивизии.

Виктор Николаевич! Посылаю вам фотокопию снимка, где я в мае 1940 г. сфотографировался с друзьями, будучи в отпуске по ранению. У меня еще кВам такая просьба. В вашем городе – живет Генерал Свиридов, а он бывший командир развед. Б-на 164 СД в которой я начинал войну. Он написал мемуары под названием «Батальоны вступают в бой!» там рассказывается о последних боях на укреплении под Такмаком и Гулей-полем нашей 164 СД 620 СП, но я эту книгу никак не могу купить. Пожалуйста, достаньте по возможности, весьма буду благодарен, стоимость оплачу. Если вас еще что-то будет интересовать, отвечу. Я ведь был солдат молодой и много не знал в тот период. Единственное, что могу подтвердить – это высокий патриотизм советских воинов, шли в бой без всякого принуждения и не взирая ни на какие трудности. Дивизией командовал в то время генерал Лазаренко. О 42 СД 455 полку я узнал только из книги Васильева «Брестская крепость» дивизию после окончания финской кампании перебросили в район Бреста, где она первая встретила фашистов 22 июня 1941 года. С уважением, З. Г. Андриевский 12.12.90г.

Воспоминания участника войны с белофиннами Володарского Михаила Ивановича

Часть 1.

Впервые встретил в газете объявление о прошлой войне с Финляндией в 1939-40г. Вот и хочу Вам написать о себе, товарищах участниках этой войны. Я был призван в ряды Красной Армии в 1938 году. Сам родом из Донецкой области Марьинского р-на с. Успеновка. Был колхозником.

Служил в 18-й Ярославской дивизии с октября м-ца 1938г. в 97 стрелковом полку, расквартированном в д. Федоровке в 20 км от города Олонец. Был зачислен в полковую батарею 76 мм орудий. Вскоре послали в полковую артшколу в г. Петрозаводск при 18-м артполку. Командиром дивизии был комбриг Карташов. В сентябре м-це мы были подняты по боевой тревоге. С этого времени мы были в боевом состоянии. Не сдав экзамены, мы были отправлены по своим частям. Со своими подразделениями выехали к финской границе. Размещались в деревнях у границы с Финляндией. 30 ноября 1939 года в 8 часов после короткой артиллерийской подготовки мы перешли границу. Это было Петрозаводское направление. После войны узнали, что мы входили в состав 7-й армии. С первых дней при переходе границы мы не встречали фронтового сопротивления. Были отдельные нападения мелкими группами в ночное время. Населенные пункты были пустые. Но мы несли потери людей, техники, лошадей от мин, заложенных на дорогах. Вскоре пошел снег, укрыл дороги. Мы не знали борьбы с минами, а особенно закрытых снегом. Но они были заложены ещё до нашего наступления т. к. следов почти не видно. Встретили лесные завалы на дорогах, которые были заминированы. При разборке их нас обстреливали из миномётов. Бороться с миномётами нам было нечем: кругом лес, из орудий стрелять было невозможно. Нападали на нас из засад с автоматами. В дневное время, когда наши роты двигались по дорогам маршем, а впереди шли командиры, политруки, обстреливали из снайперских винтовок с разрывными пулями с неблизкого расстояния. Командиры были уже на фронте одеты в белые полушубки. Это для врага хорошие мишени. И часто они погибали прямо в строю. Продвижение наше замедлилось. Продовольствие поступало с перебоями, а также и боеприпасы. Одеты мы были не по тем морозам, доходившим более 40°. Многие получали обморожение ног и рук, ибо были в сапогах. На фронте через 10-12 дней я принял орудийный расчёт вместо выбывшего товарища Климушкина, который обморозил ноги до самых колен. Продвинулись мы вглубь на 50-60 км, не дойдя до Ж/Д станции, название которой не помню. Наши тылы подвергались нападению. Подвоз на передовую задерживался. Дороги в тылу противником вслед минировались. На минах подрывались машины, танки, патрулировавшие дороги. Первые бои фронтом мы встретили за д. Уомас. И здесь противник вел бои из засад. И когда мы были далеко от своей границы, нас срочно возвратили назад, т. к. враг действовал у нас в тылу. При возвращении назад, также с боями, мы увидели страшную картину: на участке длиной в полкилометра дорога, по которой мы два дня как прошли, была вся взорвана; по обе стороны на деревьях ещё осталась одежда, амуниция и даже части людских тел; разбитые трактора, машины, орудия 122 мм. Оказывается, на этом участке заблаговременно ещё до морозов дорога была заминирована под дистанционный взрыв. Когда двигалась колонна, передняя автомашина подорвалась на одиночной мине. Колонна, состоящая из артиллерии на мехтяге подтянулась, и в тот момент последовал взрыв всего участка дороги. Мины были мощной силы. Почти ничего не осталось целого и живого. Это было сделано днём с дистанции. Место лесистое и с северной стороны гранитные скалы. Видно откуда и сделан взрыв. Мы не знали ни днём, ни ночью покоя. Лично я не спал подряд 5 суток. Люди засыпали на ходу и падали. И приходилось отбивать нападение врага. Вот мы и возвратились снова почти до Уомаса. Вели бой днём и ночью. Был тяжело ранен наводчик, т. Картушенко. Я стал за панораму и вёл огонь по атакующему врагу. В этом бою увидел потери и финнов. После мы продвигались на г. Питкяранту, где находится штаб нашей дивизии и вообще, считалось, основные силы. По дороге мы много раз подвергались атакам. Люди выходили со строя. И вот в лесу на возвышенном месте мы овладели узлом обороны врага. Место – сплошной многолетний хвойный лес. Это было к концу декабря – точно не запомнилось. Нас всю ночь с минометов, пулеметов и артиллерией из закрытых позиций. К утру у нас почти не осталось лошадей. Много было убитых и раненных. Оказались в окружении. Это был батальон 97 СП, два орудия полковой батареи 76 мм, один танк без горючего в машине. Боеприпасов, продуктов не подвезли. Штаб полка от нас был в 5-6 км откуда мы вышли. Связь проводная прервана, радиостанции оказались без питания. Утром мы на кухне получили суп гороховый. Больше никаких продуктов. Начали беречь патроны. Снарядов у моего орудия было десятка два – осколочные и шрапнель. Мой расчёт разместился в блиндаже, оставленном финнами. Печки не было. Приспособили жестяную коробку. Топили без трубы – по-черному. Светили в блиндаже телефонным кабелем – горела резиновая изоляция. Капали горячие капли даже и на лица красноармейцев. От этого оставались ожоги как оспины. Ведь приходилось отбивать по 10-12 атак за сутки. Но мы изучили тактику противника, что он устраивал «сабантуй», чтобы изматывать нас. Зима была снежная и морозная. В первые дни земля под снегом была талая. Даже мы и бруснику находили. Но вот минами и снарядами было всё перепахано, земля замерзла, снег был серый. Когда растапливали его, то вода пахла порохом. Сперва мы не могли её употреблять, но потом уже и привыкли. Варили мясо лошадей. Соли не было. Сперва варили и на походной кухне. Вскоре кухня была повреждена минами. Варили кто где и в чём угодно: котелках, вёдрах… Неоднократно пытались послать группы к штабу полка. С нашей батареи был послан лейтенант командир взвода управления т. Шаронов с группой красноармейцев. Все они погибли у нас на глазах, не отошёл и 200-300 м. Место лесистое. С запада возвышались гранитные скалы, которые занимал враг. Днем по нашей обороне ходить было невозможно: простреливалась пулеметами и снайперскими винтовками. Могли мы добывать мясо с мертвых туш лошадей и дрова только ночью, и то под минометным обстрелом. Мы вели огонь одиночными выстрелами в самых необходимых случаях. Были считаны патроны, не только снаряды. Ряды наши редели. Были убиты, ранены, больные… Оставшийся овёс от лошадей мы толкли в гильзах из-под снарядов, сеяли на сито, сделанные из оцинкованных коробок из-под патронов. Лес уже расходовали. Топили хвоей и так хоть немного мясо в комок собиралось. Жевали его как резину. От дыма в блиндажах глаза наши были как от электросварки, — невозможно смотреть в ясный день. Мясо кончилось. Пришлось собирать кости, дробить их топором и извлекать мозги, которые ели сырыми. Они были как ледяные сосульки, чуть оттает во рту, и глотаешь. От этого мы теряли голос. Видно от простуды. Но нас начали наведывать наши самолёты-истребители «Чайки». Мы на снегу выложили ночью из попон (покрывала для лошадей) буквы SOS. Другого сигнала мы не могли дать. Нам с самолетов стали оказывать помощь патронами, продуктами: солью, сухарями, сахаром, в пачках лапша молочная, пюре гороховое, махоркой. Летчики спускались на малую высоту и выталкивали мешки, ящики из кабин. Мы переживали за их жизнь. По ним противник вел сплошной огонь. Но они ещё, помахав рукой, и благополучно улетали. Восхищались их смелостью. Сброшенные продукты не всегда попадали к нам, ведь территория обороны занимала Г-образную форму: в длину 300-350 м. и в ширину до 150 м. В окружении количество людей точно не знаю, но это был неполный батальон 97 СП и один взвод батареи. Примерно было до 300 человек. В большинстве случаев сброшенное нам не доставалось: попадало в нейтральной полосе или к финнам. Завязывались бои, где погибали напрасно люди. Если что удавалось взять, то делили на всех живых. Приходилось по полсухаря и пачка концентрата на несколько человек. А соль, сахар, махорка почти всегда разбивалась. Собирали со снегом. Давали эти продукты раненным и больным. Ведь это было не часто. Здоровые себе добывали пищу ночью, и держали оборону. Наши силы истекали, раны перевязывать и обрабатывать было нечем. Но боевой дух не падал. Мы обыскивали убитых ища патроны и берегли. Гранат оставалось в моем расчете всего две штуки. Погибших товарищей хоронить мы не могли. Земля была такая мерзлая, что не в силах выкопать могилы. Окопы мелели от мин и снарядов врага, и мы телами убитых наращивали бруствер. С востока мы слышали выстрелы тяжелых орудий, снаряды перелетали через нас и рвались в полукилометре от нас. Мы безмерно радовались этому и ждали освобождения. По территории передвигаться не было возможности днём, ибо ходов сообщения невозможно сделать. Я со своим орудийным расчетом находился на самой восточной окраине и к нам можно было пробраться только ночью. Иногда посещал командир взвода мл. л-т Попов. Командир батареи и политрук батальона ст. политрук Мельник и ст. л-т Ремезов никогда не были. Командир взвода мл.л-т Попов был ранен, ему разрывной пулей разорвало кость левой руки, а санинструктор роты ножом отрезал болтавшиеся пальцы. Но вот в конце февраля, точно не помню, нас несколько дней беспрерывно обстреливали из минометов, орудий и атаковали. Во многих местах враг вклинился в нашу оборону. Вся оборона под прицельным огнем. Погода была пасмурной, шел сплошной густой снег. К этому времени я был ранен ещё в руку, а до этого в ногу и шею. Раны завязаны просто тряпками. Но из боя не выходил. В расчете в строю осталось со мной три человека. А вообще состоял расчет из русских, украинцев, чечено-ингушей, грузин, карелов. Очень дружный был расчет, — всегда друг друга выручали, делились всем. Орудие пришлось вывести из строя: засыпали ствол песком и выстрелили, панораму сняли и зарыли в блиндаже. Уже стемнело, когда ко мне прибежал ком. отделения связи Сорокин. Он был ранен – разрывной пулей раздроблена нижняя челюсть, кровь лилась. Говорить он почти не мог. Сказал, что финны уже захватили землянку, где находились наши командиры. Он был без оружия. У меня винтовка с двумя патронами. Решили идти в лес, просто без всякого шанса на выход из окружения. Оказалось, мы в окопе финской обороны. Сорокин упал, и когда я его пытался поднять, подскочили два финна на лыжах и в таком состоянии мы оказались в плену. Сорокин остался лежать. Меня толкнули автоматом, и показали следовать вперед. Оставшиеся бойцы моего расчёта в последние минуты были ранены и укрылись в блиндаже. Дальнейшее происходило в плену. Возвратился обменом пленных. Лечился ещё дома, находясь в Южских лагерях Ивановской области. Подробно это Вам не описываю, возможно к истории оно уже не надо. Сообщу, что после лечения и обработки оперативной службой. Потом нас всех увезли аж в Норильск под конвоем. В 1941 году в начале года объявили мне решение тройки НКВД СССР пять лет исправительно-трудового лагеря. В 1943 г. в сентябре мобилизовали на фронт. Воевал в 119 СД 349 АП. Сначала орудийным номером, потом командиром отделения разведчиков на Калининском и Первым Прибалтийским фронтах. Получил справку, что судимость снята. Награжден медалями: «За боевые заслуги» и «Красной звезды». Демобилизован в 1946 г. Работал на строительстве Кураховской ГЭС мастером, прорабом.

43-я Стрелковая Дивизия

Начало войны.

В ночь с 30-го ноября 1939 года нам объявили, что Финляндия отвергла все наши предложения и в некоторых пунктах нашей границы севернее Ладожского озера нарушили финны нашу границу.

Приказ командования — завтра, т.е. 1-го декабря в 8 часов утра переходим границу. Приготовить орудия и боеприпасы, будем открывать огонь с тех огневых позиций. По 20 снарядов на каждое орудие. В батарее было большинство приписной состав, а поэтому артиллерийское дело знали плохо. А поэтому с вечера был припасен на огневой полный состав боекомплектов. Еще раз проверили ночью готовность расчетов. Стали писать домой письма. В 8 часов утра началась канонада от Финского залива до Баренцева моря.

Когда перешли границу, то увидели свою работу. Били по лесному кордону, где жила лесная охрана. Никаких укреплений на границе не было. Как сейчас помню, комиссар дивизиона сделал на границе митинг в батарее и сказал, что есть приказ, к 60-летию nов. Сталина освободить финский народ от буржуазной клики Каяндера и пр. а 60-летие Сталина было 18-го декабря 1939 года и что к такой знаменательной дате должны занять Хельсинки и без жертв, что финский народ ждет нас как освободителей. Но никакого братания с финскими солдатами. Но мы встретили на территории Финляндии другую картину. Отступая финны все сожгли. Если скот не могли угнать, то резали или травили.

Помню, 3-го декабря произошел такой случай. Дело было ночью. Разведка доложила, что нашу батарею окружают финны и поступила команда открыть огонь прямой наводкой. К счастью скоро узнали, что рота 65 стр. полка, который мы поддерживали, сбилась в темноте и пробиралась в свое расположение. Обошлось без потерь. А наша разведка приняла за финнов. Мирное население отступало с войсками. Больших населенных пунктов встречалось мало. Первый населенный пункт побольше был Кирка Муола. Здесь финны оказали упорное сопротивление. Город Терийоки защищали яростно. 9-го декабря мне с командиром батареи ст. лейтенантом Глушковым пришлось быть в штабе полка. В это время привели пойманного финна. На вопросы переводчика пленный грубо отвечал только одно. Твердил «сатана перкеле». Видимо их какое-то бранное слово, по-нашему матное.

Мирных жителей не встречалось до Выборга. 15-го декабря подошли к линии Маннергейма. Начались сильные морозы. Нам выдали валенки и шапки и стали давать 100 гр. Наркомовской водки. У линии Маннергейма стрелковые части понесли большие потери. Тяжелой артиллерии было мало. А наши гаубицы и полевые пушки не могли пробивать их доты и дзоты. Танков не было. Были танкетки с пулеметным расчетом. И плохо знали тактику врага. И шли в бой (любой ценой). И стояли в обороне. Без существенный изменений. Шли поиски разведки. Стояли до 17-го февраля 1940 года. Шла переформировка частей. К нам на помощь прибыли части с Западного фронта с тяжелой артиллерией. Шла подготовка к прорыву линии Маннергейма. На нашем направлении появилась так называемая финская добровольческая армия. Это были наши чухна и карелы, которые жили вокруг Ленинграда. Из них и была сформирована эта армия. Она помощи нам никакой не оказала. Рано утром 17-го февраля началась артподготовка по всему нашему направлению, была прорвана линия обороны. На линии Маннергейма финны оказывали упорное сопротивление. Движение частей затруднялось тем, что дороги узкие, часто создавались пробки. А финны зная свою местность особенно ночью пробирались группами и наводили панику. Особенно кукушки с деревьев. Нападали на обозы по телегам.

Помню, был такой случай.

Наша часть входила в городишко Койвисто. Пехота выбила финнов и разведка доложила, что в городе финнов нет. Дело было ночью. Вдруг с чердаков начались выстрелы. Нам пришлось развернуть орудия. Напрямую наводку и подавлять цели своим огнем. Трупы финны убирали. На поле боя их совсем мало оставляли. Только под Тронзундом они отступали спешно. Там их осталось несколько десятков, видимо не успели убежать. Ночью появились их самолеты фокке вульф и бросали листовки, в которых на русском языке говорилось: «Тов. красноармейцы, кому нужна эта война. Ленин дал нам свободу и самостоятельность и отделил нас от России, а Сталин нас хочет поработить. Переходите к нам в плен. Гарантируем вам жизнь». Но листовки было хранить опасно. Если узнает особый отдел, то сразу трибунал, а потому уничтожали.

Дело было 23-го февраля в день Красной армии. Если память не изменяет – под Бьерке. Наши части попали под обстрел портовой береговой артиллерии. Только помню, что 65 или 87 стр. полка 9 (как писала газета «На страже Родины») капитан Марченко повел батальон в бой. Нужно было взять или подавить огневую точку врага, которая мешала и обстреливала. Наша пехота залегла, капитан решил взять приступом. Но в батальоне были большинство молодые добровольцы из пополнения и не выдержали огня. И батальон понес большие потери и сам капитан погиб. Наша батарея била прямой наводкой и другие батареи нашего полка и враг отступал. Здесь тоже на поле боя остались трупы финнов.

9-го или 10-го марта поступил приказ по армии войти в Выборг на плечах противника. Под Выборгом была вторая линия обороны (укрепрайон). Наш полк шел с левого фланга от залива. А справа под городом горы и скалы. Нашей тяжелой артиллерии не было оперативного простора. Под Выборгом и в городе наша пехота понесла большие потери. И враг оказал упорное сопротивление. А город имел небольшие разрушения, даже вокзал остался целым. Мирных жителей осталось мало, но нам с ними не разрешали вступать в контакт, а поэтому трудно судить по какой причине они остались. Из трофеев солдатам нечего брать не разрешали. Даже бритву или другую какую мелочь.

Мир наступил или конец войны наступил как-то внезапно. Это было 12-го марта 1940 года часов в 12 дня. Не только солдаты, но и командование было не в курсе этих событий. И никто не был информирован. Были слухи, что идут переговоры. О настоящих источниках ни в печати, ни устно. Никто не говорил, даже командиры! Около 12 часов дня на батарею к нам прибыл связной из дивизиона. Передал приказ такого содержания. Сколько есть на батарее снарядов и боеприпасов, все снаряды выпустить по заданной цели. Мы пришли к такому выводу, что возможно войне конец, но настоящего никто не знал пока не пришел командир батареи на огневую с наблюдательного пункта и объявил, что война кончилась. Но это как-то произошло. Как и по какой причине или финны запросили мира, и что другое было в политике нашего правительства. Не только солдаты, но и командный состав были намерены и строили планы пройти всю Финляндию. А тут вдруг внезапно мир. Конечно, мы были далеки от замыслов нашего правительства и высшего командования, какие они строили планы, когда начинали военные действия. Но ясно одно: финны мира не просили, а здесь было что-то другое. Я думаю, что здесь вмешалась рука Гитлера. Финны нас заманивали вглубь страны и если бы пошли дальше, особенно летом, то мы понесли бы громадные потери. Так что общие выводы были такие, что воевать мы не умели и несли большие потери. Не оправданные жертвы севернее Ладожского озера. Наши части 24 и 18 дивизии попали в окружение, где командовал Кулик. Длительное время были окружены финнами в скалах. Это произошло в начале войны. Я это знаю потому что наши земляки пришли с войны и рассказывали. И многие там погибли. Если говорить честно, то мы плохо готовились к войне, думали пройти Финляндию малой кровью. У нас артиллеристов было так: «По уровню и по буссоли, на льду, на хуторе, в лесу. Влепи шрапнельной крупной соли, в глаза шуцкоровскомупсу». Но было и такое, что: «Не долгийперелет, по своим артиллерия бьет».

У нас был тоже Василий Теркин, ходил по тылам. Но это были просто анекдоты. А вот финны действительно ходили по нашим тылам. В нашей армии долгое время не имелось лыж. И финны пробираясь в наши подразделения совершали диверсии. И был случай, пользуясь нашей беспомощностью, нападали на обозы и даже вырезали, они лыжники отличные. А мы и лыж не имели, и ходить на лыжах нас не учили. Но это все было учтено после войны, когда разбирался ход военных действий, выявились все ошибки и упущения нашего командования. Кто был и участвовал, тот все плохие и хорошие стороны ведения военных действий определял по-своему, но вывод один – воевали плохо.

К 105-летию 24-й стрелковой "Железной" дивизии

14 июля 1989 г. я прочитал в газете «Знамя Коммунизма» вашу заметку «Отзовитесь, ветераны» и вам отзываюсь.

Я, Трусов Василий Сергеевич, в 1939 окончил Рязанское пехотное училище, в первых числах марта 1940 года приехал на финский фронт. Главное препятствие – «Линия Маннергейма» прорвана и бои велись за овладение Выборгом. Нас влили в 24-ю железную дивизию комдива Галицкого. В восьмой роте 274 стр. полка вышел из строя командир взвода и меня поставили вместо него.

Первое время одолевала робость. Думалось: «Вот сейчас мина шарахнет, или снайпер на мушку возьмет». Белую шубу пришлось сменить на шинель. Стал знакомиться с людьми и переднем краем. Обходя отделение, прилег к наблюдателю. Водил, водил глазами, никакого врага не видел. Наблюдатель побывал уже в нескольких боях и чувствовал себя спокойнее, увереннее. Он указал мне на тёмные, еле заметные, линеечки перед лесом.

«Это – окопы. Два пулемета там, а между ними снайпер укрылся. Наши никак его не снимут», — сказал боец.

Вдали я уже стал видеть оборону финнов. Прикидывал как ловчее преодолеть «нейтралку». Вспомнил преподавателя тактики в училище полковника Кобзева. Он уже не поправит, не скажет «отставить!». Здесь ошибка обернется кровью.

Во взвод пришел командир роты.

– «Мы будем наступать в направлении шлюзов, чтобы не дать возможности финнам затопить Выборг», — сказал он. – Как взвод справа. Каждый взвод будут сопровождать танки БТ-7.

В горле у меня сделалось сухо. Командир роты заметил мое волнение и попытался вывести из этого состояния, спросил:

— «Как вы будете поступать»?

— «По сигналу поднимемся и за танком вперед, ведя огонь по ходу», — отрапортовал я.

— «Так не пойдет. Через минуту взвода не будет», — возразил командир роты.

— «Тогда перебежками».

— «Тоже нельзя. Мы будем преодолевать открытое место до рубежа атаки повзводно. Один взвод делает бросок, другие – ведут интенсивный огонь, и не просто надо стрелять, а уничтожать или подавлять прежде всего пулеметы, минометы, пушки и снайперов».

— «Понятно»…

— «Вот так. Разберите предстоящий бой во всех отделениях».

Потом встретился с командиром «Бэтэшки».

— «Значит, так», — сказал он. – «Как только я пройду ваше расположение вы поспеваете за мной. Я их гусеницами давить буду, как котлет, расстреливать из пулеметов, у меня их два, сорокопяткой бить».

— «А вы смотрите, они огнем фыркают. Чуть где заминка, троссирующими пулями показывайте. Понятен вам мой маневр»? – танкист приложил руку к шлему и ушел во тьму.

Ночь перед моим первым боем была тревожная. Прилег было на лапники, но заснуть не мог: то раздался выстрел, в небо взовьется ракета, пролетит самолет, танки гудят. Холодно, а костры жечь нельзя. Задремал под утро и вскоре проснулся. Тугой гул заполнил воздух. Глянул вверх и дух захватило. Бомбовозы шли на противника. Вскоре на финской стороне заухали взрывы, и земля словно зарыдала. Потом ахнула артиллерия. Сжимал скулы, я слушал пулеметный запой и ждал сигнала наступления. Красная ракета вызвала дрожь в теле. Зуб на зуб не попадал. Глянул назад. В снежной пыли двигался наш танк. И это немного успокоило – все-таки будем за броней.

— «Взвод, за танком впере-ед»! – крикнул в сплошной гул.

Дрожь в теле пропала. В первые секунды подумалось, что сейчас в меня вонзятся пути и осколки. Глянул по сторонам. Бойцы взвода жались к танку.

Финны не выдержали. Мы теснили их. А тут и пришли наши войны.

Наш полк отошел к черной речке, откуда начинали первые наступления. Приступили к боевой и политической подготовке. Меня назначили командиром 8-й стр. роты. Дивизия стала моторизованной. В первомайском параде на Дворовой площади я участвовал в качестве командира сводной роты. Потом подавали «руку братской помощи» эстонскому народу. С этой ротой вступил в первый же день войны с гитлеровцами.

Вкратце.

Я знаю ещё некоторых товарищей, которые участвовали в финской войне.

1. Иван Дмитриевич Бесчетников.

2. Фёдор Иванович Леонтьев.

3. Николай Николаевич Комаров, Герой Советского Союза. Это звание он получил 7 апреля 1940 г. за то, что, будучи командиром роты 541-го стр. полка 136 сд, завладел плацдармом в глубине противника и дал возможность полку прорвать оборону финнов. (Я с Комаровым учился в одной роте Ряз. Пех. Училища). 

25.07.89 г. (подпись).